Жительница Ошты Зоя Аристарова-Кошечко более трех с половиной лет провела в фашистком концлагере
Зоя Владимировна, сильная, мудрая женщина, излагает просто, даже сдержанно, такие факты, от которых… дрожь пробивает все тело… сердце разрывается… Понимаешь, почему память о героях чтут минутой молчания – потому что слова здесь бессильны. Это то, что нельзя назвать жестокостью – слишком мягко, зверством – слишком неопределенно, ужасом – недостаточно сильно. Это то, что лежит за пределами человеческих слов, человеческого понимания, человеческих ценностей, за гранью добра и зла. Слова здесь бессильны. Об этом можно только помолчать… невыносимо больно…
Голос ветерана дрожит… Вот она достает платочек, вытирает слезы… разве можно их сдержать?! Господи! Что пришлось увидеть этим глазам, когда они были еще такими юными, наивными…
«Уже горело Вознесенье, уже у нас рвались снаряды»
22 июня, 1941 год. Война началась.
24 июня, 1941 год. Ушел на фронт житель Ошты Владимир Аристаров, оставив дома беременную жену Татьяну и шестилетнюю дочурку Зоиньку.
13 июля, 1941 год. В семье Аристаровых родился сын. Назвали Валерием.
24 октября, 1941 год…
— Уже горело Вознесенье, и у нас, в Оште, разрывались снаряды, — голос Зои Владимировны выдает волнение. – Бабушка, Мария Александровна Аристарова, собрала нас, родственников – всего 14 человек – и скомандовала: «Все идем в лес».
Запрягли лошадь. Отъехали на несколько километров. Первую ночь ночевали в шалаше, во вторую бабушка женщин с малыми ребятами провела в охотничью избу. В доме холодно, печи не было. А среди детей два грудных. Малышей уложили на полати.
Утро. Бабушка отправляется в деревню за продуктами. И тут…
— Заходят финны, — продолжает собеседница страшное повествование. – Их привел аптекарь из близлежащей деревни, который знал, где прячутся женщины с детьми. Отчетливо помню одно слово: «Хайт! Хайт». «Собирайте ребят!», — приказывают враги.
Сюжет напоминает страшный сон. Увы. Это – быль, горькая, отчаянно беспощадная…
«Я почувствовала всю эту войну. Страшно стало»
Трагедия разворачивается перед слушателями. Уютный чистый дом, веселые занавески на окнах, цветы на подоконнике отступают на задний план. Представляется кошмарное прошлое Родины… Мирных жителей Ошты, Шуст-ручья и других близлежащих деревень погнали в концлагерь…
— Мама завернула Валеру поплотнее в одеяльце, прижала к груди, мне в руки дала сумку с пеленками. 18 километров до Вознесенья шли пешком. Вот и Свирь. Здесь мама, отчаявшись, хотела положить всему конец: броситься с причала… вместе с детьми. Мальчика держала на руках, я уцепилась ручонками за подол… Тут подбежала знакомая женщина, отобрала нас у матери: «Ты, Таня, прыгай, если хочешь, а ребят трогать не смей!»
Несчастных переправили через Свирь. Там заночевали. Поутру всех — в грузовики. Они не знали, куда их везут. Всюду стреляли, рвались снаряды. Зоя Владимировна делится одним из самых горьких эпизодов:
— Сожгли церковь в Вознесенье. На наших глазах. И тут я почувствовала всю эту войну. Страшно стало.
Барак номер тринадцать…
Заключенных привезли в Петрозаводск. Загнали в железную будку, жарко натопленную. Там казалось так душно, что женщинам пришлось положить малышей на пол, чтобы не задохнулись. Фашисты приказали: «Раздевайтесь». Всех обрили наголо. Подвели к куче одежды, сваленной на полу. Зое досталось какое-то пальто с рукавами до полу.
Всего в лагере было около восьми тысяч узников. Семью Зои определили в лагерь №3, барак №13 – крохотное помещение из досок, в котором стояла одна кровать, стол.
11 апреля во всем мире отмечается памятная дата — Международный день освобождения узников фашистских концлагерей. Она установлена в память об интернациональном восстании узников концлагеря Бухенвальд, произошедшем 11 апреля 1945 года.
Берег за колючей проволокой
Рядом величаво плескалось Онежское озеро. Но не ходили люди по берегу батюшки-Онего, не любовались закатами. Их мир ограничила колючая проволока, на которой всюду висели таблицы с жестким предупреждением: «За попытку побега – расстрел». Вдоль ограды – часовые с собаками.
Из маленького грязного окна барака крохотный Валера видел целые штабеля леса и … трупы, много трупов. Однажды финн, войдя, схватил мальчика за ножку и швырнул в угол…
— Семья родственников, которая должна была жить вместе с нами в каморке, погибла почти сразу, — сообщает Зоя Владимировна. – Дядя, Иван Федорович Горбачев, пытался бежать. Расстреляли. Его жена, тетя Аня, умерла почти сразу. И их маленький сын — тоже. Семьи не стало.
Мы с братом все держались матери.
Как же было холодно! Однажды я не удержалась, выбежала на улицу, стянула с покойника перчатку и натянула на свою окоченевшую руку.
На неделю на семью давали одну кружку ржаной муки. Из посуды был один стакан. Варили баланду.
Как-то мама послала меня за мукой к старосте, так как сама пойти не могла: брат болел. «Только смотри, — говорит, — чтобы мужик палец в муку не сунул». Я удивилась, она пояснила: «А не то муки-то ведь меньше будет».
С приходом весны начали есть самую разную траву. Я нашла червяка, помыла, зажарила. Съела. Вот что такое голод…
Спустя три года семь месяцев
27 июня, 1944 год.
Петрозаводск словно замер. Горела пристань. А вокруг – ни души. Враг убежал. Заключенные бросились к воротам и снесли их.
— Это произошло на моих глазах, — собеседница едва справляется с волнением. – Мы бежали по горящей пристани босиком – навстречу нашим войскам. Мама увидела знакомого, по фамилии Мишин, он до войны работал вместе с отцом в Оштинском леспромхозе. Бросилась к нему. «Таня, — ты ли это? — удивился мужчина. — Все думали, что ваша семья погибла». Это мы-то все умерли! – Зоя Владимировна продолжает со слезами на глазах. – «Нет, мы живы, живы, живы! Вот я, и дети мои со мною! А как муж, Володя, где он?»
И тут мы узнали, что папа служит радистом на острове Рыбачий Мурманской области. Мишин пообещал попробовать связаться с отцом, сообщить ему о «воскресении» его родных. Случай соединил семью.
Владимира отпустили на трое суток. Зоя Владимировна помнит, как рыдала мама при встрече, как папа схватил на руки сына, которого еще ни разу не видел и не чаял увидеть… Тогда девочка впервые за войну попробовала вкус сахара. А еще отец привез банку тушенки. Но ему было пора возвращаться.
«А что делать нам?- спрашивала мужа освобожденная узница. «Возвращайтесь домой. В Ошту», — советовал глава семьи.
Была война. А Ошты – не было…
В комендатуре сказали: «Ошты больше нет».
Но пассажирский теплоход «Урицкий» пошел в сторону дома. Поселились сначала в Коштугах, потом в Мегре.
— Однажды мама с тетей решили удостовериться, что Ошты, действительно, больше нет. Пошли пешком, я за ними увязалась. Только что завершилось разминирование поселка. Минеры показали, где можно пройти. Я увидела только траву выше моего роста. Дома не было. Одни пожарища…
Где взрывы не слышны…
Что сказать после такого рассказа? Я могла только поклониться до земли великому страданию, от души обнять женщину, которая выстояла, выжила, доносит до нас, потомков победителей страшной Второй мировой, вечную истину: нет ничего хуже войны, нет никаких оправданий убийству, и целый мир не может стоить ни одной слезинки замученного ребенка. Будем же помнить об этом…
В Оште сейчас красиво. Там одна из лучших в районе школ, отремонтированный Дом культуры. Вкусные домашние пирожки в уютной столовой. Светит солнце в мирном голубом небе. Не слышны взрывы. Поют птицы.
С нами в машине едет ветеран педагогического труда Любовь Васина с внуком-третьеклассником. Мальчик хочет написать сочинение о земляке, чье детство опалила война. Любовь Григорьевна тихо говорит мальчику:
— Вот по этой самой дороге 80 лет назад везли раненых русских солдатов, которые защищали землю, твое будущее. Раненые ехали на лечение в Вытегорский госпиталь – он находился в том самом здании, где ты сейчас учишься (вторая школа). Многие из них погибали в пути. Солдат хоронили. Почти возле каждой деревни, расположенной вдоль этого пути, на кладбищах — братские могилы павших героев.